уже перемешались — остатки ратьшиных людей, стражники, бездоспешные, лезли как попало, кто, поблескивая железом доспехов, кто, серея сермягой, или белея полушубками. Кроме тех, кто начинал затыкать прорыв, появились и новые защитники города. Саженях в двадцати от вала собралось и готовилось к бою сотни полторы-две воинов, видно снятых откуда-то с других мест городской стены. Позади них маячило десятка три всадников. На одном алело княжеское корзно. Сам Юрий Иногоревич сюда примчался? Так и есть.

А с улочек и переулков близ стены к месту прорыва продолжали стекаться ручейки защитников города — горожане и смерды, сбежавшиеся за стены со всей округи. Бездоспешные, плохо вооруженные, но зато полные желания умереть, но не пустить страшного врага в родной город. Эти тащили с собой еще и лестницы, которые сразу же начали прилаживать к внутренней стороне вала. Лестниц оказалось так много, что они ложились почти вплотную друг к другу. Как только рязанцы убеждались, что уложенная лестница стоит прочно, тут же устремлялись по ней вверх, распаляя себя воинственными криками. Совсем скоро они уже перли к гребню вала сплошным потоком, плечом к плечу. Хоть и вооружены были кое-как, но теперь их было много, да еще и с боков на оседлавших вал татар поднажали те, кто наступали по его гребню… И враги начали пятиться. Вот их уже выдавили с уступа, на котором когда-то располагались осадные клети, вот бой уже кипит на самом гребне вала. И тут… И тут к татарам подоспела подмога — новая волна наступающих. Опять в темных доспехах и одежде. Черная волна вновь сбросила защитников с гребня вала, и опять бой закипел на уступе осадных клетей.

К этому времени Ратислав и его ближники отдышались и полезли наверх, сдавливаемые с боков карабкающимися вместе с ними рязанцами, подталкиваемые ими же снизу.

Татары были лучше вооружены, но русские защищали родной город и готовы были душить врагов голыми руками и грызть зубами. Вал в месте прорыва уже был завален трупами в несколько слоев и теперь на этой куче мертвых тел закипела страшная резня. Люди обезумели от ярости. И та и другая сторона. Русские знали, что заслоняют собой своих чад и домочадцев, татары помнили о монголах, пославших их в бой и повелевших без победы не возвращаться.

Упавшие раненые, или просто сбитые с ног, затаптываемые теми, кто на ногах пока держался, резали друг друга ножами, душили, разрывали рты, вцеплялись зубами, стараясь добраться до горла. Вал в месте прорыва напоминал разоряемый муравейник, кишащий рассвирепевшими мурашами. Тела людей в месте столкновения с врагом вздымались волной высотой в рост человека и выше. Волна опадала мертвыми и ранеными, вновь вздымалась, двигалась, то к наружному краю вала, то к внутреннему…

Но свирепость защитников города победила. Топорами, самодельными копьями, вилами, ножами, подобранными здесь же мечами и татарскими саблями, они резали, кололи, рубили ненавистных находников. И им удалось, все же, сбросить с вала врага. Татары посыпались с внешней стороны вала наружу. Не обращая уже внимания на хлещущих их плетками монголов, ждущих их за городней, воя от ужаса, оставшиеся в живых бежали, куда глядят глаза, лишь бы подальше от проклятого города с его взбесившимися защитниками.

Преследовать бегущих не стали — удержались, хоть и хотелось того. Победители сгрудились на гребне вала, глянули на улепетывающих врагов, и издали ликующий вопль, от которого, казалось, дрогнули кресты на церковных маковках. Долго торжествовать им не дали — из-за татарской городни по ним хлестнули стрелы, изрядно проредив бездоспешных, в основном, защитников. Рязанцы прянули назад, попрыгали вниз на уступ осадных клетей. Кто-то из начальных людей сразу начал отдавать приказы. Ближе к гребню вала стали пробиваться воины со щитами и в доспехах. Бездоспешные тут же у себя под ногами копались в грудах мертвых тел, сдирая панцири и подбирая оружие павших, своих ли, чужих, без разбора.

— Кажись, отбились, — вытирая кровь с лица, выдохнул Первуша, прикрывавший во все время этой страшной рубки Ратислава слева.

— Кажись… — согласился с ним Годеня, прикрывавший боярина справа. Говорил он не совсем внятно — получил чем-то тяжелым, но к счастью не острым справа по челюсти, и сейчас лицо его стремительно поправлялось на правую сторону.

— Надолго ли… — обронил Ратьша. Сам он был цел и невредим. Разве что синяков на теле прибавилось от ударов, не пробивших доспех. — Снегу приложи, — это уже Годене.

До снега надо было еще добраться — кругом сплошной вал из мертвых и умирающих людей. Съехали по лестницам вниз к подошве вала. Тут тоже трупы, свежие, парящие кровью из ран. Спотыкаясь от усталости, отошли от стены к своим коням, сбившимся в кучу, саженях в ста от городской стены. Здесь уже можно было найти немного незатоптанного снега. Годеня набрал полную горсть, смял его в комок, приложил к пострадавшему месту, зашипел от боли.

— Чем это тебя? — спросил Ратьша.

— Рукояткой меча, — с видимым трудом открывая рот, ответил меченоша. — Мелкий, гаденыш, но верткий оказался. Но упокоил я его, все ж. — Он попытался довольно улыбнуться, но улыбка сменилась гримасой боли.

— А тебя чем достали? — это Ратислав спросил у Первуши, тоже прижимавшего стремительно напитывающийся кровью комок снега к ране на левой щеке под самым глазом.

— Ножом, — буркнул парень. — В глаз целил, да промахнулся. Ну, я ему ту руку с ножом вместе и срубил, — не удержался он от бахвальства.

— Полотно в седельной сумке возьми, — приказал Ратьша. — Снегом не остановишь — раны на голове и лице всегда кровят преизрядно.

— И то… — согласился Первуша и направился к своему коню.

Вокруг них, тем временем, собрались уцелевшие воины степной стражи. Таковых оказалась ровно дюжина. К немалой радости среди них Ратислав увидел и Дарко. Сотник с виду, вроде бы, казался целым. Еще раз, посмотрев на собравшихся, Ратьша покачал головой.

— Это все, что от трех сотен осталось, — не спросил, а, скорее, посетовал он.

— Так, воевода, — кивнул Дарко. — Но ведь и бой-то, какой был. Не чаял, что отобьемся.

— Это — да, — согласился Ратислав. — Бирюка с Власом еще до того не видел. Чего с ними?

— Власа убили, — ответил Дарко. — Бирюка поранили тяжко. Жив ли теперь, аль нет, не знаю — не до того было.

— Епифана и Гаврилы сотни где? Что-то на подмогу не поспели.

— Небось, и там, у Исадских ворот тоже жмут. Не смогли.

— Пошли к ним человека, пусть разузнает, что там у них. Сколько воев под рукой осталось то ж.

Дарко поманил одного из воинов, отдал приказ. Тот кивнул, устало взобрался на